«В законе нет такого термина, как треш-стримы, однако существуют разные, в том числе уголовно-правовые, составы, связанные с оборотом информации. Там нет слова «треш-стримы», тем не менее, если этот стрим квалифицируется как треш-стрим, очевидно, что он содержит в себе морально небезупречную информацию, которая может повлиять на ребенка. То есть законодателям придется подтягивать статьи про защиту детей или про экстремизм к этим стримам. Если будет прямая статья, будет действовать несколько проще. Надо понимать, что общественная опасность деяния, когда оно сопряжено с получением выгоды, и общественная опасность деяния, когда это просто распространение информации, — разные вещи. И первое, наверное, будет признано законодателями более опасным».

«Сам по себе VPN как технология не несет в себе ничего противоправного. Применяется вовсе не только для обхода заблокированных сервисов, например, VPN может применяться для создания защищенных каналов связи, для защиты корпоративной информации. Однако на практике VPN-сервисы широко используются для того, чтобы обходить блокировки, и в этом контексте, конечно, он не может не привлекать внимания органов власти как некий источник обесценивания их решений. Я думаю, что рано или поздно может дойти до того, что законодатель может использовать такую конструкцию, как приравнивание VPN-сервиса к вредоносным программам, а за создание и распространение вредоносных программ существует уголовная ответственность. Главный вопрос тут, как отделить законный VPN от незаконного VPN, потому что, отнесся просто технологию VPN к вредоносным сервисам, законодатель, пожалуй, слишком сильно ударит по этому сектору, не выведя из законного поля законный добропорядочный, добросовестный пул VPN-сервисов»

«Что считать рекламной интеграцией, является ли рекламой перепост и другие тонкости, которые и до принятия этого закона были в рекламном законодательстве. Это же довольно сложная отрасль, подотрасль права. Поэтому я думаю, что дальше вопросы будут. Чем больше будет споров по этому и любому другого закону, тем более ясным будет порядок его правоприменения. Когда закон писали, могли не думать о каких-то практических моментах, а эти моменты возникают только в порядке применения. Поэтому, как это ни грустно, но чем больше будут штрафовать, чем больше будет регулятор применять этот закон, чем больше будут оспаривать в суде, а также запрашивать разъяснения предприниматели, блогеры, тем яснее со временем станет порядок применения данного федерального закона в нашей стране».

«Похожий кейс был у Microsoft: когда они купили Skype, потом столкнулись с британской медиакомпанией, у которой в названии было словосочетание sky media, у них были похожие медийные классы, и Microsoft попала в неприятное положение. Что касается кейса Twitter, X и Маска, Маск известен как одиозный предприниматель — раз. Во-вторых, Маск не юрист. Видимо, теперь юристам придется разгребать последствия этого заявления, то есть он действует раньше, чем готовить для этого какую-то правовую подушку. С другой стороны, у Маска же есть X Corp., и надо понимать, какие товарные знаки уже есть у X Corp. и какие там классы, то есть виды деятельности. Я не исключаю, что товарные знаки X Corp. уже включают в себя классы, которые связаны с ведением деятельности в интернете, с ведением какой-то медийной деятельности. И если это так, то, возможно, Маск уже позаботился об этом».

«Дело в том, что институт запроса правоохранительными органами у компании той или информации очень старый. И это их право. Этот механизм возник задолго до того, как появился «закон Яровой», задолго до того, как появились вообще какие-либо серверы и цифровые системы хранения данных. И должно пройти какое-то время, прежде чем эти институты отомрут. Пока ФСБ и другие правоохранительные органы сохраняют право прямого запроса, они будут это право реализовывать, в том числе в тех случаях, когда на это требуются санкции суда».